„33 И ОДНА ТРЕТЬ”
„Кем бы я был, если бы был… Джорджем Харисоном?..
Восточная музыка в моей жизни.
Я вернусь в Европу..”
На вопросы американского журналиста Л. Робинсона отвечает участник ансамбля „Битлз” Джордж Харисон. Не осталось ни бороды, ни усов. Едва-едва вьющиеся волосы. Джордж Харисон снова мил и привлекателен.
В Лос-Анджелесе, в своём доме, он сидит, накинув на плечи лёгкий пиджачок, из под которого виднеется маечка с надписью „Dark Hors” („Тёмная лошадь”). Это фирменный знак выпущенных им пластинок. Теперь Джордж выглядит моложе и добродушнее, чем тот человек, чей образ он создал несколько лет назад.
– Это самый важный период моей жизни. Я думаю, что пришло время поговорить с людьми по-человечески. Увы, пока мне ещё не удалось сказать ничего хорошего, – серьёзно рассуждает Джордж.
– Ну, а всё-таки, Джордж, трудно быть „экс-битлом”?
– Кто-то из авторов, писавших о нас книги, высказался: „Отныне каждый, родившийся в Ливерпуле, должен почувствовать свой долг перед человечеством”.
Не удержавшись, я спросил о воссоединении ансамбля.
– Тот самый тип, который предлагал нам пять миллионов за совместный концерт ансамбля, задумал организовать ещё одно беспрецедентное шоу – схватку человека с акулой. Слушай, сказал я ему, если этот несчастный победит акулу, именно ему мы и предоставим исключительное право организовать выступление ансамбля „Битлз”. Иначе – ни в коем случае.
– Кажется, ещё три года назад вы категорически заявляли, что никогда не будете играть вместе с Полем Макартни?
– Тогда, видимо, я был чем-то обижен или разозлён. Теперь я пошёл бы на компромисс. Вы же знаете – мы с Полем дружим со школьных лет. Правда, он на год старше. Мы дружили целых семнадцать лет. У самых близких людей наступает момент, когда дружба начинает стареть, из неё потихоньку вырастаешь. Я это переживал очень болезненно. Потому что в музыкальных вопросах ни с Ринго, ни с Джоном не было никаких разногласий. Но вот с Полем… Он буквально не разрешал мне пошевелиться: играй эту песню, играй ту, по-другому не пытайся… Терпение лопнуло. Это и было одной из причин распада нашего ансамбля. И всё же я искренне защищал и буду защищать от глупых нападок и Поля, и Джона, и Ринго. После того, что испытали мы вместе, осталось много хорошего и прекрасного. Иначе и быть не может.
Когда в шестьдесят восьмом мы снимали киноленту „Let it be”, мы попросту ополоумели, потеряли последнюю каплю терпения. Тогда всё и начало разваливаться. Этот развал длился два года, пока, наконец, мы не сказали: „Кончено!”. Ведь так же происходит и в семьях: терпи или нет, но если жизни нет, её никогда и не будет. Поэтому лучше всё закончить раньше.
– Вы встречаетесь с Макартни?
– Последний раз мы с ним виделись несколько лет назад, когда на корабле „Королева Елизавета” был устроен торжественный приём в честь Поля. С ним теперь можно встретиться только на приёмах. А кому хочется быть статистом в компании своего старого друга или в его рекламном спектакле? Единственное, что нас ещё может свести вместе, это желание совместно писать музыку.
– А не возникнет новых проблем?
– Ещё сколько! И опять всё может случиться, как в том фильме шестьдесят восьмого. Я тогда сказал друзьям: „Хорошо, буду играть, как вы хотите и что вы хотите, и больше не будем обсуждать эту тему”. Это, ясное дело, не очень приятно. Сохранить себя очень тяжело.
Вообще-то я не могу жаловаться на судьбу. Мне везёт. Жизнь не раз меня выручала. После распада ансамбля, признаюсь, я всё чаще заглядывал в рюмку. Пошатнулось здоровье. Бросил пить. Словом, физическая боль подсказала разумный выход.
– Насколько я понимаю, вам не всегда удавалось сочинять музыку после распада ансамбля. Я имею в виду увлечение Восточными мелодиями.
– Я много лет занимаюсь этой музыкой, тесно общаюсь с индийским композитором, живущим теперь в Соединённых Штатах Америки, Рави Шаукаром. Это очарование достаётся мне дорогой ценой. Я уверен, что Восточная музыка может дать людям какую-то новую, а может, духовную красоту, в отличие от примитивно осовремененного шлягера. Хотя аудитории это не всегда нравится. Слышу много отрицательных отзывов.
Люди стараются не слышать непривычного для их ушей звучания. Ведь намного проще слушать или напевать „Люби меня, только меня…” Что, вы думаете, Мики Джегер – не талант? Увы, он тоже, как артист цирка, раскачивается на канате и дёшево подкупает сидящих в зале. А ведь надо смело сказать: „Эй, ребята, хотите – любите меня, хотите – не любите, но я буду создавать настоящие произведения”.
Что-то похожее я и хотел сказать своими „индийскими мотивами”, удостоившимися такой щедрой иронии. Люблю индийские мелодии и их создателей. У них есть, что сказать людям. Ох, есть! Правда, слышу и голоса поддержки. Но, скорее всего, потому что я – выходец из „Битлз”, что я – Харисон. Можно совершать феерические турне, „битловское мышление” ещё живо. Но это только инерция. Она когда-нибудь закончится. И ты останешься один в пустоте.
– А если бы вы не были бывшим участником ансамбля „Битлз”?
– Я и сам часто думаю: кем бы я был теперь, если был бы просто Джорджем Харисоном? Был бы Джорджем Харисоном с одной разницей: в кармане и в банке – меньше денег! Ведь каждый человек хранит в себе свою славу и смерть, и, извините за выражение, свою божественность. Этим мне и близка индийская философия: каждый сам себе бог. Вся эта глупая религиозность, которую мне приписывают за приверженность Восточной религии, совсем ничего не значит. „Религия” – проклятое слово, которое всплывает только из наших привычных христианских убеждений. Где-то там, наверху – правда, а внизу – только жизнь. Поэтому порядочный, симпатичный, красиво постриженный человек спешит по воскресеньям в церковь поговорить с тем, кто наверху. Потом, успокоившись и порадовавшись своим достоинствам, возвращается домой, где так же спокойно сводит в гроб свою жену. Таковы правила игры. Мне они чужды. Я таких не хочу, не хочу, не хочу. Поэтому я и люблю Восточную музыку, которая утверждает уважение в себе и уважение к другим. Тогда каждая жизнь – драгоценна. Жаль, что у нас спекулируют и жестокостью, и красотой. Поэтому мои индийские мелодии кажутся такими смешными.
Однако не будем расстраиваться! Честных художников у нас больше, чем спекулянтов.
– В рекламе вашей новой пластинки „33 и одна треть” говорится, что Джордж Харисон возвращается в Европу...
– Среди служителей рекламы всегда попадаются глупые и шумные. А человек вздыхает о потере себя с тех пор, как научился говорить. Когда вышла эта пластинка, мне исполнилось тридцать три и одна треть. Теперь уже немного больше. Но это ничего не значит. Я остаюсь Джорджем Харисоном, никуда не ухожу и ниоткуда не возвращаюсь. Об этом я и пою. А в каких традициях – индийских или европейских...
Перевод подписи к двум верхним фотографиям:
Возле этой картины (справа), хранящейся в музее в Шанхае, толпятся тысячи людей. Малыш, сидящий на спине мощного буйвола, беззаботно играет на флейте. Картине тысяча лет. Ну, а похожая фотография (слева), заполонившая журналы мира, одних раздражает, других приводит в восхищение и экстаз. Третьи равнодушно машут рукой – это временно. Кто прав? Время покажет. Однако электронная музыка – факт нашего десятилетия – несомненно, имеет право на существование. Тем не менее, в этот раз пройдёмся по миру и послушаем, что играют инструменты народов планеты.
Перевод подписи к левой нижней фотографии:
КОГДА ИГРАЮТ ТРУБЫ
В музыке Тибета особенно популярны духовые. Играют попросту на двух инструментах. Это выражение вечной связи между мужским и женским началом, между громоподобным и умиротворяющим голосами богов.
Перевод подписи к двум правым нижним фотографиям:
МУЗЫКА БАМБУКА И ВОДЫ
Гонги, ксилофоны и чашечки с водой – это инструменты, издающие вибрирующие звуки. Кавонвонг – традиционный тайский инструмент. Он состоит из 17 гонгов, соединённых бамбуковой рамкой. При помощи наполненных водой чашек индийский музыкант извлекает чудесные мелодии. Раньше этот инструмент был особенно популярен в Индии и Вьетнаме. Теперь он встречается реже.
Перевод подписи к центральной нижней фотографии:
ЧАРУЮЩАЯ СИЛА
Это кадры из ленты французского исследователя Алена Гейербранта, снятой в 1950 году во время исследований бассейна Амазонки. Племя индейцев макиритаре слушает запись двадцать шестой симфонии Моцарта. Это племя живёт в совершенно изолированных пограничных районах Бразилии и Венесуэлы. Оказывается, индейцы приспособили музыку Бетховена и Равеля под свои танцевальные ритмы. Ну, а говоря словами Алена Гейербранта, слушая Моцарта, индейцы впадают в совершенный экстаз.
(Перевод с литовского – Виталий Климович,
в редакции Андрея Луканина)
|
